Негин А. Е. Об одном типе шлемов из кочевнических погребений с территории Западного Дешт-и-Кыпчак
Негин А. Е. Об одном типе шлемов из кочевнических погребений с территории Западного Дешт-и-Кыпчак // Вестник ННГУ им. Н.И. Лобачевского. Т. 3. № 6. — Нижний Новгород, 2012. — с. 62-70.
В российской оружиеведческой и археологической литературе уже более столетия ведѐтся спор об этнической принадлежности и датировке такого интересного памятника, как курган в урочище Королевино в окрестностях Таганчи (Украина) [1, с. 118–125, No 651, табл. VI]. Обстоятельства его случайного обнаружения не позволяют внести ясность в его атрибуцию и датировку, которая может быть основана лишь на анализе и интерпретации обнародованного и сохранившегося инвентаря погребения. Вследствие этого до сих пор ведутся дискуссии, которые по тем или иным параметрам всѐ еще далеки от окончательного решения. С оружиеведческой точки зрения главным является вопрос об этнической атрибуции великолепного, богато украшенного декором шлема, обнаруженного в данном захоронении.
Первоиздатель этого комплекса И.А. Хойновский считал погребѐнного славянином, князем полян, жившим в конце VIII или первой половине IX в. [1, с. 118–122]. Он пытался объяснить этой ранней датой нехристианский обряд погребения, несвойственный славянам более позднего времени. К славянам относили погребѐнного Л. Нидерле [2, с. 412] и В. Сарновская [3, S. 240–241]. Только к середине XX в. следует отнести первые и весьма осторожные попытки соотнесения погребения с кочевым населением Поросья. Так, С.А. Плетнѐва считала погребѐнного русским бродником, принявшим кочевническую обрядность, относя погребение к XII–XIII вв. [4, с. 186]. Н.В. Пятышева обратила внимание на характерные особенности погребального обряда и инвентаря, такие как: совершение погребения под курганной насыпью в грунтовой могиле со специальной приступкой для захоронения коня, гроб в виде большого прямоугольного ящика (из толстых брусьев и досок), скреплѐнного длинными железными костылями, ориентировка погребѐнного головой на запад и наличие в могиле останков осѐдланного и взнузданного коня [5, с. 14]. Эти признаки характерны для половецких погребений, а наличие среди инвентаря шарообразной булавы – скипетра на очень длинной рукояти, характерной для богатых золотоордынских погребений, – позволило М.В. Горелику говорить о монгольских признаках этого памятника [6, с. 187]. Кроме того, по его мнению, длинный шпиль на шлеме с привешивающимися к нему двумя лентами распространяется именно в монгольское время. По его наблюдению, такое украшение шлема впервые появляется на тебризской миниатюре первой половины XIV в. и на мосульском металле конца XIII – начала XIV в., и для Руси оно нехарактерно [6, с. 194]. Вместе с тем А.Н. Кирпичников связал шлем из этого погребения с Русью, несмотря на несвойственные русским шлемам высокий шпиль и назальную пластину с крепившейся к ней лицевой частью бармицы [7, с. 59].
Материалы из кургана возле Таганчи, перевезѐнные коллекционером И.А. Хойновским в Польшу и хранившиеся до начала Второй мировой войны в Военном музее в Варшаве, исчезли и долгое время оставались недоступными для изучения. Однако не так давно они были обнаружены в коллекции Государственного Археологического музея и отреставрированы [8].
Конечно же, наиболее впечатляющей находкой в погребении является железный шлем
-62-
(рис. 1). Его тулья изготовлена из двух склѐпанных впотай и спаянных внахлест пластин. Орнамент в виде гравированных вертикальных линий с желобком делит ее верхнюю часть на четыре сектора. В нижней части размещается широкая орнаментальная полоса, заполненная растительным орнаментом, выполненным в технике гравировки; причем такое деление тульи на сектора, заполненные декором, имеется и на другом серебрѐном и золочѐном шлеме – из Городца-на-Волге, который также можно отнести к золотоордынскому времени [9; 10, с. 25–26]. Наносник и навершие со шпилем крепятся к тулье с помощью заклѐпок. Внешняя и внутренняя поверхности шлема покрыты медью. Шпиль навершия и вертикальные боковые линии, пущенные по тулье, посеребрены. Орнаментальная полоса, находящаяся в нижней части тульи, покрыта орнаментом и позолочена. Позолочен и наносник.
Такая богатая отделка шлема свидетельствует о немалой стоимости и о высоком статусе его владельца. Впрочем, об этом свидетельствует и остальной инвентарь захоронения, где находилась кольчуга, изготовленная из штампованных и склѐпанных железных колец, на которых имеются следы покрытия медью. Кольчуга первоначально была покрыта тканью красного цвета, что позволяет предполагать, что это был казакин (перс. jazerant, араб. kazaghand – кольчуга, зашитая в куртку), распространение которого приходится на XIV в. К остаткам каплевидного щита была приклѐпана сердцевидная серебряная пластина, заменяющая привычный выпуклый полусферический умбон. Ножны сабли также были посеребрѐнными.
Украшения налуча и колчана были выполнены в виде медных пластин, покрытых серебряной золочѐной фольгой. От седла также сохранились четыре серповидные серебряные пластины. Пряжки и пуговицы костюма погребѐнного, а также одна из гривен были посеребрены и позолочены. Булава-скипетр, сама по себе трактуемая как символ власти [10, с. 20], также была укра шена серебряным листом и позолочена.
В захоронении также находились серебряная чаша и медальон с образом Иисуса Христа, сделанный из золочѐной серебряной пластины. Чаша, о которой часто говорится как об изготовленной
Рис. 1. Шлем из Таганчи: фото (по: 39, S. 81); прорисовка узора (по: 8); реконструкция шлема (рисунок А.Е. Негина)
-63-
русским мастером, несѐт на себе орнамент, характерный для металлической посуды золотоордынских городов Поволжья XIV в. С другой стороны, медальон с изображением Иисуса Христа действительно мог быть изготовлен русским мастером. Он может рассматриваться в качестве военной добычи в ходе набега или нашествия, так как, будучи позолочен, он являлся дорогой вещью.
Мы совсем не случайно так подробно рассмотрели инвентарь кургана у Таганчи, поскольку он демонстрирует действительно высокий статус погребѐнного. Кроме того, шлем из этого погребения – наиболее хорошо сохранившийся экземпляр из всей серии аналогичных ему боевых наголовий, которые будут рассмотрены ниже. Вследствие его репрезентативности и наличия на нѐм всех сохранившихся до наших дней признаков, которые мы можем связать с данной группой шлемов, можно было бы даже дать название вслед за этим экземпляром для всей группы подобных боевых наголовий – тип «Таганча».
К.А. Жуков [11], вслед за А.Н. Кирпичниковым [7, с. 59], относит шлем из Таганчи к русскому кругу древностей, считая его русским по происхождению и изготовленным в русской же мастерской [11, c. 21]. Происхождение шлема из кочевнического захоронения обоими исследователями не подвергается сомнению, однако утверждается, что это торческое (чѐрноклобуцкое) погребение домонгольского времени. В подтверждение тому указывается на западную ориентировку тела воина, помещѐнного в могилу. Вместе с тем следует признать этот аргумент неудачным, поскольку западная ориентировка погребѐнного в кочевнических захоронениях прослеживается и в XIV в. На основании изучения инвентаря погребения Г.А. Фѐдоров-Давыдов датировал его IV периодом (согласно его классификации), то есть отнѐс ко времени уже после монгольского нашествия [12, с. 154, 261]. Другим аргументом К.А. Жукова, который он приводит в пользу русского происхождения шлема из Таганчи, является утверждение, что способ подвеса бармицы на петлях является тяготеющим к европейской традиции, а на восточных шлемах такая система крепления прослеживается только в раннем средневековье [11, с. 21], с чем трудно согласиться. Было бы излишне перечислять все восточные образцы развитого средневековья с подвеской бармицы на петлях. Назовем лишь шлем, приписываемый султану Орхану I Гази (1288–1359) (Музей армии в Стамбуле. Inv. 22879), а также экземпляр, предположительно относящийся к концу XIV в., из фондов Музея Метрополитан (Acc. no: 2007.86) и многочисленные тюрбанные шлемы XV–XVI вв. (например, из коллекции того же Музея Метрополитан: Acc. no. 04.3.210; 04.3.457; 04.3.460; 04.3.461; 04.3.462; 04.3.209 и т.д.).
Вместе с тем никаких доказательств изготовления шлема именно в русской мастерской автор более не приводит. Стремление исследователей привязать тот или иной тип оружия к определѐнному этносу понятно. Однако в том случае, когда тот или иной предмет имеет широкое распространение на огромных территориях и используется сразу несколькими народами, но имеющиеся в наличии материалы не позволяют с полной уверенностью говорить о его этнической принадлежности, такие выводы не выглядят обоснованными. В случае с высокими сфероконическими шлемами со шпилем, подобными находке в Таганче, даже более актуальным кажется уточнение их датировки.
Говоря об эталонном образце из Таганчи, необходимо еще раз отметить, что случайный характер находки сильно усложняет точную датировку захоронения.
Утверждая, будто чѐрноклобуцкие погребения в Поросье, в том числе курган у Таганчи, относятся к домонгольскому времени, А.Н. Кирпичников ссылается на сведения Рашид-ад-Дина о том, что «чѐрные шапки» (т.е. чѐрные клобуки) были истреблены монголами [13, с. 123]. Однако в «Джами’ ат-таварих» [14, с. 45] ничего не говорится о таком поголовном истреблении чѐрных клобуков, после которого все следы их пребывания в Поросье были стѐрты с лица земли.
Данное утверждение противоречит упоминанию «народа чѐрных шапок» на территории Дешт-и-Кыпчака у египетского энциклопедиста ан-Нувайри (XIV в.), писавшего о племени карабиркли [15, с. 541]. По данным источников, монголы переселили часть чѐрных клобуков в Молдавию и Поволжье [12, с. 152–153], причем некоторые из них были включены в военно-аристократическую структуру улуса Джучи. Те же, кто продолжал оставаться в Поросье и в дальнейшем (о чем свидетельствуют и топонимика и археология) [16, с. 79–80], стали принимать христианство и уже к XV в. были ассимилированы русскими.
На возможность датировки кургана у Таганчи второй половиной XIII – XIV в. может указывать наличие в погребении доспеха – казакина, который ранее этого времени не получил распространения в Восточной Европе [17, p. 10, 14].
Вследствие этого можно полагать, что и другие аналогичные шлемы рассматриваемого типа
-64-
также, скорее всего, относятся к концу XIII или даже к XIV в.
К.А. Жуков предлагает считать главным определяющим признаком рассматриваемой нами серии шлемов наличие на них той или иной формы защиты лица в виде неподвижного наносника, выполненного из одного с тульей куска металла либо приклѐпанного к куполу шлема, а то и сделанного в виде редуцированного наносника, когда имелись лишь надглазные выкружки, вырезанные на нижней кромке налобной части тульи [11, с. 19].
Но, на наш взгляд, эта деталь не является определяющим признаком данной группы шлемов, так как наносники в том или ином виде (в том числе и редуцированные) появляются и на других типах шлемов. А шлемы рассматриваемого типа могут иметь другой вид защиты лица, о чем красноречиво свидетельствует антропоморфная маска экземпляра из погребения у с. Куйбышево на р. Калка [18], или же совершенно не иметь никакой защиты лица, как это и отметил К.А. Жуков, выделив группу открытых сфероконических шлемов без защиты лица. Главным образом, в данную подгруппу входят более поздние образцы, изготавливаемые вплоть до XVI в. [11, с. 24]. Таким образом, очевидно, что наносниками были снабжены наиболее ранние образцы данного типа, так как, по мнению исследователя, последние изобразительные свидетельства бытования шлемов с наносником относятся к 1300 г., после чего появляются редуцированные наносники [11, с. 21]. В случае же с высокими вытянутыми сфероконическими шлемами главным определяющим признаком представляется именно сама его вытянутая форма, уходящая в высокий шпиль, который крепится к шлему посредством конического навершия с основанием в виде четырех вытянутотреугольных выступов и с выраженным биконическим утолщением вверху (причем на поздних экземплярах утолщение на навершии по преимуществу становится сферическим). Изображений таких высоких шпилей среди древнерусского иконографического материала найдѐтся немного; при этом следует заметить, что эти изображения показывают воинскую экипировку «поганых», как например, на миниатюре из Хроники Георгия Амартола, показывающей варваров, осаждающих Рим. Если мы обратимся к иконографическому материалу, то без труда найдѐм изображения восточных воинов в подобных шлемах (рис. 2). Высокие шпили прослеживаются и на реальных восточных,
Рис. 2. Изображения сфероконических шлемов со шпилем и «яблоком»: 1 – «Джами ат-Таварих» Рашид ад-Дина, Тебриз, 1314 г., бывшее собрание Королевского Азиатского общества, Лондон; 2 – «Варвары осаждают Рим» миниатюра из Хроники Георгия Амартола, Русь, 1318–1327 гг., Российская государственная библиотека, MS. No126; 3 – элемент заглавной буквы из Новгородской псалтыри XIV века, Государственная публичная библиотека им. М.Е. Салтыкова-Щедрина; 4 – Шахнаме, Фирдоуси, Тебриз, 1330–1340 гг., бывшее собрание Демотта
-65-
Рис. 3. Карта распространения находок шлемов: 1– Таганча; 2 – Зелѐнки; 3 – Бурты; 4 – Мировка; 5 – Демьяновка; 6 – Екатеринослав; 7 – Ботиево; 8 – Куйбышево; 9 – Хавалы IV; 10 – Праздничный; 11 – Ладожская; 12 – Прикубанский-1
монгольских и золотоордынских шлемах, причѐм на последних они, как правило, имеют на верхушке присоединѐнное кольцо для крепления нашлемного украшения в виде двух полосок кожи. Облом такого колечка прослеживается на листовидном расширении верхушки шпиля шлема из Таганчи.
По мнению М.В. Горелика, шлемы данной группы имеют ряд характерных черт монгольских шлемов, определяемых по иконографическим материалам, включая и изображения собственно золотоордынских и хулагидских воинов. И в первую очередь к этим признакам следует относить длинный шпиль с кольцом на вершине для привешивания чисто монгольского украшения шлема в виде двух кожаных или матерчатых ленточек – лопастей [6, с. 189, 192].
С точки зрения географического распространения, шлемы рассматриваемого типа происходят из кочевнических погребений, в подавляющем большинстве расположенных на территории Дешт-и-Кыпчака (рис. 3). Четыре экземпляра: Таганча [1, с.118–125, No 651, табл. VI], Бурты (рис. 4, 6) [19, с. 55, No 138], Зелѐнки [20, с. 103, No 494], Мировка (рис. 4, 7) [7, с. 61] найдены в районе Поросья в погребениях воинов с конѐм, которые приписываются чѐрным клобукам. Передатировке этих погребений способствовало открытие украинскими археологами нескольких курганных захоронений, имеющих очень похожий инвентарь, который надѐжно датирован по монетам и другому материалу второй половиной XIII – началом XIV века [21; 22]. Являясь по сути эталонными, эти погребения позволяют с уверенностью отнести шлемы из Поросья к расцвету золотоордынской эпохи, к середине XIII – началу XIV в.
Остальные экземпляры найдены в других частях Дешт-и-Кыпчака. Один шлем неизвестного происхождения, переданный в 1894 г. в Эрмитаж из Археологической комиссии, возможно, был найден на юге Украины (рис. 4, 1) [23, с. 89–90, рис. 13]. Шлем с маской происходит из разрушенного кочевнического погребения у с. Куйбышево на р. Калка (рис. 4, 10) [18]. Другой экземпляр, найденный возле с. Демьяновка, происходит с территории Приазовья (рис. 4, 2) [23, с. 86–88, рис. 6–8]. Ещѐ три шлема найдены в кочевнических погребениях на Кубани (пос. Праздничный (рис. 4, 4) [25, с. 76, рис. 154], могильник «Прикубанский-1» (рис. 4, 5) [24] и ст. Ладожская (рис. 4, 8) [26, с. 74–75,
-66-
рис. 158]). Аналогичные шлемы происходят из Екатеринослава (рис. 4, 3) [27, S. 16–17], Ботиево [28, с. 15], курганного могильника «Хавалы IV» (рис. 4, 9) [29, с. 136, рис. 2]. Кроме того, фрагменты двух шлемов в виде макушки тульи и высоких шпилей были найдены на территории чѐрноклобуцкого городища Княжа Гора в Поросье [7, с. 61].
Как уже отмечалось выше, общей и наиболее характерной чертой перечисленных выше экземпляров является наличие шпилевидного навершия, несмотря на то, что на некоторых экземплярах оно вообще не сохранилось. Можно предполагать, что в большинстве случаев коническое навершие с основанием в виде четырех вытянутотреугольных выступов имело выраженное биконическое утолщение вверху (так называемое «яблоко»), внутрь которого и помещался шпиль, зафиксированный посредством расклѐпки изнутри. При этом по экземплярам из Таганчи и Буртов, где навершие сохранилось достаточно полно, вместе со вставленным в его полость шпилем, можно достаточно уверенно реконструировать навершия остальных шлемов. На всех образцах имеются дугообразные надбровные вырезы, свидетельствующие о том, что шлемы были снабжены приклѐпанными (Таганча, Бурты, Демьяновка) или выкованными из одного с тульей куска наносниками (шлем неизвестного происхождения в Эрмитаже). Все шлемы имели одинаковую защиту шеи в виде кольчужной бармицы. Еѐ остатки отчѐтливо видны на наголовье из Буртов и найдены в погребении у Таганчи. На экземпляре из Демьяновки петли для обруча, на котором крепилась бармица, были согнуты из выпиленного зубцами нижнего края приклѐпанного к тулье неширокого венца. Шлем из Таганчи имел круговую бармицу, прикрывавшую шею, нижнюю часть лица, верх спины и груди [1, с. 118]. По аналогии можно предположить наличие круговой бармы и у других шлемов этого типа, однако утверждать это с полной уверенностью невозможно, поскольку на большинстве экземпляров наносники вообще не сохранились или они были редуцированными, и непонятно, имело ли место скрепление кольчуги с назальной пластиной. В отсутствие отверстий по краям наносников шлемов из Таганчи, Эрмитажа и похожего наносника на шлеме из кургана у с. Таборовка [22] резонно говорить, что лицевая часть бармы прикреплялась к нижнему краю назальной пластины, по-видимому, посредством заклѐпки. С другой стороны, для того, чтобы закрывать лицо, бармица не обязательно должна быть круговой. Для этого достаточно было стянуть края кольчуги, связав продетый через колечки кожаный ремешок или застегнув на одну или две запоны. В связи с этим интересно упоминание И.А. Хойновского о бармице из двух частей, найденной вместе со шлемом из Таганчи [1, с. 118]. По-видимому лицевая часть бармицы крепилась непосредственно к наноснику, а затылочная была привешена к шлему.
Ареал распространения шлемов описываемого типа должен быть очень широк, так как созданные под их влиянием позднесредневековые образцы XV–XVI вв. прослеживаются и на Руси, и на территориях, ранее относившихся к Золотой Орде, и в Турции, и на Ближнем Востоке. Соответственно, можно говорить о существовании разных центров их производства и некоторых незначительных локальных особенностях в оформлении шлемов.
Не подлежит сомнению, что шлемы данного типа имели хождение и на Руси. Причем шпили, найденные на городище Княжа гора, датируются XIII в., что, видимо, указывает на распространение шлемов данного типа уже в первой половине XIII в., хотя наибольшую популярность, судя по основной массе находок, образцы с территории Дешт-и-Кыпчака получили уже в конце XIII – начале XIV в. [30]. В пользу этой датировки, в некоторых случаях, свидетельствует сопровождавший их в погребениях инвентарь, а кроме того, благодаря таким хронологическим рамкам практически исчезает лакуна между временем их бытования и временем распространения в XV–XVI вв. генетически с ними связанных образцов оружейного искусства, известных под названием «шеломы». При условии датировки шлемов типа «Таганча» XII–XIII вв. такая лакуна образуется обязательно, хотя влияние рассматриваемого типа шлемов на более поздние «шеломы» очевидно.
Дальнейшее развитие шлемов типа «Таганчи» прекрасно прослеживается по иконографическим данным XIV в., таким как фреска из церкви в с. Гвилети в Грузии [31, с. 248, рис. 4], а также по русским образцам времени активного заимствования идей восточных оружейников. Шлем из Черняховска [32, S. 156, 263] можно датировать первой четвертью XIV – началом XV в. [11, с. 24]. На это указывает широкий круг иностранных аналогий, прежде всего некоторые балканские памятники. Замечательная фреска со Св. Феодором Тироном из Дечани представляет подробнейшее изображение практически идентичного шлема. Схожий экземпляр, относящийся к указанному периоду, был найден у с. Бйелемичи (краеведческий музей
-67-
Рис. 4. Сфероконические шлемы со шпилем и «яблоком»: 1 – шлем с территории Украины, Государственный Эрмитаж; 2 – Демьяновка; 3 – Екатеринослав; 4 – Праздничный; 5 – Прикубанский-1; 6 – Бурты; 7 – Мировка; 8 – Ладожская; 9 – Хавалы IV; 10 – Куйбышево (рисунок автора)
Сараева) [33, S. 153]. В фондах ГИМ хранится шлем неизвестного происхождения [34, p. 107, fig. 263], который датируется XV в. Шлем отличается рядом крупных заклепок по нижнему краю венца с шайбами изнутри корпуса. Вероятнее всего, они служили для монтажа подшлемника. Два шлема со шпилем из Мстиславля [35], видимо, русского происхождения. Кроме того, видимо, генетически связаны со шлемами рассматриваемого типа и более поздние подписные шеломы Ивана Грозного и его сына Ивана Ивановича [36], а также несколько образцов из кладов в Ипатьевском переулке в Москве и из старых оружейных хранилищ городов и монастырей [37, с. 29, рис. 8; 38, с. 150, рис. 7, 8]. Они имеют такую же вытянутую форму и длинные навершия – шпили. Навершия того времени выглядят несколько иначе и предназначены уже для другого типа украшения – флажка («яловца») и не имеют, вследствие этого, кольца на окончании, а подчас и никакого утолщения или шарика – «яблока», а даже если последнее и присутствует, то уже не как функциональный элемент, крепящий длинный шпиль, а как элемент украшения шлема.
Подводя итог, следует отметить, что, как мы увидели на примере вышеописанных боевых наголовий, при разработке типологии трудно удержаться от выделения чистых национальных типов оружия, таких как «русский», «монгольский» и т.п. И тут уже, как правило, различные взаимовлияния, неизбежные при кросс-культурных взаимодействиях, отходят на второй план, уступая место пресловутому делению
-68-
оружия по национальному признаку. Этот подход кажется упрощенным и не отражающим всей картины взаимного пересечения оружейных традиций и заимствований с позднейшей локальной модификацией.
Список литературы
1. Хойновскiй I.А. Краткiя археологическiя свѣдѣнiя о предкахъ славянъ и Руси. Кiевъ, 1896. 221 с.
2. Нидерле Л. Славянские древности. М.: Алетейа, 2000. 592 с.
3. Sarnowska W. Wczesnohistoryczny kurhan z Korolewina pod Tahancza w pow. Kaniowskim // Swiatowit. 1949. T. XX. S. 233–296.
4. Плетнѐва С.А. Печенеги, торки и половцы в южнорусских степях // Труды Волго-Донской археологической экспедиции. Том I / Материалы и исследования по археологии СССР. 1958. No 62. С. 151–226.
5. Пятышева Н.В. Железная маска из Херсонеса. М.: Государственный исторический музей, 1964. 64 с.
6. Горелик М.В. Ранний монгольский доспех (IX – первая половина XIV века) // Археология, этнография и антропология Монголии. Новосибирск, 1987. С. 172–198.
7. Кирпичников А.Н. Русские шлемы X–XIII веков // Советская археология. 1958. No 4. С. 47–69.
8. Gawrysiak-Leszczynska W., Musianowicz K. Kurhan z Tahanczy // Archeologia polski. 2002. T. 47. S. 287–340.
9. Негин А.Е. Шлем из Городца: тайны, факты, гипотезы. Саров: Альфа, 2001. 28 с.
10. Горелик М.В. Армии монголо-татар в X–XIV вв.: Воинское искусство, оружие, снаряжение. М.: ООО «Восточный горизонт», 2002. 84 с.
11. Жуков К.А. Русские сфероконические шлемы развитого средневековья // Воин. 2005. No 18. С. 19–27.
12. Фѐдоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М.: Изд-во МГУ, 1966. 274 с.
13. Кирпичников А.Н., Коваленко В.П. Орнаментированные и подписные клинки сабель раннего средневековья (по находкам в России, на Украине и в Татарстане) // Археологические вести. 1993. Вып. 2. С. 122–134.
14. Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. Т. II. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1960. 254 с.
15. Тизенгаузен В.Г. Сборникъ материаловъ, относящихся къ исторiи Золотой Орды. Т. 1. СПб.: Императорская Академия наук, 1884. 564 с.
16. Довженок В.О. Среднее Поднепровье после татаро-монгольского нашествия // Древняя Русь и славяне. М.: Наука, 1978. С. 76–82.
17. Melikian-Chirvani A.S. The Westward Journey of the Kazhagand // The Arms and Armour Society. 1983. Vol. 12. No 1. P. 8–35.
18. Кравченко Э.Е. Погребение знатного воина ХIII века на реке Калке // Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 3: Половецко-золотоордынское время. Донецк: Институт археологии НАН Украины, 2003. С. 123–129.
19. Бранденбург Н.Е. Путеводитель по СПб-скому Артиллерiйскому музею. Т. 1: Отдѣл доисторическiй. СПб.: Типографiя Главнаго Управленiя удѣлов, 1902. 90 с.
20. Каталогъ выставки XI Археологическаго Съѣзда в Кiевѣ. Кiевъ: Кушнеревъ, 1899. 288 с.
21. Шалобудов В.Н., Кудрявцев И.В. Кочевнические погребения Среднего Поднепровья // Курганы степного Поднепровья. Днепропетровск, 1980. С. 90–97.
22. Горелик М.В., Дорофеев В.В. Погребение золотоордынского воина у с. Таборовка // Проблемы военной истории народов Востока. Бюллетень комиссии по военной истории народов Востока. Ленинград, 1990. С. 119–132.
23. Ленц Э.Э. Предметы вооружения и конскаго убора, найденные близъ села Демьяновки, Мелитопольскаго уезда // Известия Императорской Археологической Комиссии. 1902. Вып. 2. С. 81–94.
24. Нарожный Е.И., Сазонов А.А. Средневековое кочевническое захоронение из курганного могильника «Прикубанский-1» (Красноармейский район Краснодарского края) // Батыр. Традиционная военная культура народов Евразии. 2011. No 1. М., 2012. С. 64–68.
25. Отчѐт Археологической комиссии за 1903 г. СПб.: Типографiя Главнаго Управленiя удѣлов, 1906. 263 с.
26. Отчѐт Археологической комиссии за 1902 г. СПб.: Типографiя Главнаго Управленiя удѣлов, 1904. 203 с.
27. Lenz E. In Russland gefundene Frühmittelalterliche Helme // Beiheft der Zeitschrift für historische Waffen- und Kostümkunde.1924. T. 1. Berlin: Walter de Gruyter , 1924. 19 S.
28. Болтрик Ю.Ф., Фiалко О.Э. Кургани доби бронзи та розвиненого середньовiччя бiля гирла рiки Корсак у Приазов’i // Археологiчнi дослiдження в Украiнi. 1993 р. Киев, 1997. С. 14–15.
29. Прокофьев Р.В., Трубников В.В. Позднекочевническое погребение у Ростова-на-Дону // Военная археология. 2008. Вып. 1. С. 135–141.
30. Негин А.Е. Об одном типе золотоордынских шлемов // Культурные традиции Евразии: вопросы средневековой истории и археологии (Серия «Восток – Запад: Диалог культур Евразии»). Казань: ФЭН, 2004. С. 177–181.
31. Круглов А.П. Археологические работы на реке Терек // Советская археология. 1937. No 3. С. 245–252.
32. Müller H., Kunter F. Europäische Helme aus der Sammlung des Museums für Deutsche Geschichte. B.: Militärverlag der DDR, 1971. 413 S.
33. Шкриванич Г.А Оружjе у средньовековноj Србии, Босни и Дубровнику. Београд: Српска Академиjа Наука, 1957. 221 S.
34. Nicolle D. Arms and Armour of the Crusading Era. Islam, Eastern Europe and Asia. L.: Greenhill books, 1999. 576 p.
35. Бохан Ю.Н. Шеломы «русского» типа из Мстиславля // Военная археология. 2008. Вып. 1. С. 124–128.
-69-
36. Бобринский А.А. Шлем Ивана Грозного // Записки Отделения русской и славянской археологии Русского археологического общества. 1898. Вып. 1. С. 316–321.
37. Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси в XIII–XV веках. М.: Наука, 1976. 104 с.
38. Кирпичников А.Н., Хлопин И.Н. Крепость Кирилло-Белозерского монастыря и еѐ вооружение в XVI–XVII веках // Материалы и исследования по археологии СССР. 1958. Вып. 77. С. 143–150. Рис. 7, 8.
39. Gutowski J. Broń i uzbrojenie Tatarów. Warszawa: Res Publica Multiethnica, 1997. 102 p.
-70-